Интеллигентные развлечения советской интеллигенции

[Draco Malfoy]

Из дневника К.И. Чуковского:

«3 января [1921]. Вчера черт меня дернул к Белицким. Там… был Борис Каплун… Он бренчал на пьянино, скучал и жаждал развлечений. “Не поехать ли в крематорий?” — сказал он, как прежде говорили: “не поехать ли к “Кюба” или в “Виллу Родэ”? — А покойники есть? — спросил кто-то. — Сейчас узнаю. — Созвонились с крематорием и оказалось, что, на наше счастье, есть девять покойников. “Едем!” — крикнул Каплун… Через 20 минут мы были в бывших банях, преобразованных по мановению Каплуна в крематорий… Каплун ехал туда, как в театр, и с аппетитом стал водить нас по этим исковерканным залам. К досаде пикникующего комиссара, печь оказалась не в порядке: соскочила какая-то гайка… Мы стоим у печи… и смеемся, никакого пиетета. Торжественности ни малейшей. Всё голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. Я пошел со Спесивцевой в мертвецкую. Мы открыли один гроб (всех гробов было девять). Там лежал — пятками к нам — какой-то оранжевого цвета мужчина, совершенно голый, без малейшей тряпочки, только на ноге его белела записка “Попов, умер тогда-то”. — Странно, что записка! — говорил впоследствии Каплун. — Обыкновенно делают проще: плюнут на пятку и пишут чернильным карандашом фамилию.
В самом деле: что за церемонии! У меня все время было чувство, что церемоний вообще никаких не осталось, всё начистоту, откровенно. Какое кому дело, как зовут ту ненужную падаль, которую сунут сейчас в печь. Сгорела бы поскорее — вот и всё. Но падаль, как назло, не горела. Печь была советская, инженеры были советские, покойники были советские — всё в разладе, кое-как, еле-еле. Печь была холодная, комиссар торопился уехать… Но для развлечения гроб приволокли раньше времени. В гробу лежал коричневый, как индус, хорошенький юноша-красноармеец, с обнаженными зубами, как будто смеющийся, с распоротым животом, по фамилии Грачёв… Наконец, молодой строитель печи крикнул — накладывай! — похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихляющийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачёв очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб — медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу — и дело пошло ещё веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх — “рука! рука! смотрите, рука!”, — потом сжигаемый весь почернел, из индуса сделался негром, и из его глаз поднялись хорошенькие голубые огоньки. “Горит мозг!” — сказал архитектор. Рабочие толпились вокруг. Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: “раскололся череп”, “загорелись легкие”, вежливо уступая дамам первое место. Гуляя по окрестным комнатам, я со Спесивцевой незадолго до того нашел в углу… свалку человеческих костей. Такими костями набито несколько запасных гробов, но гробов недостаточно, и кости валяются вокруг… “Всё равно весь прах не помещается”. “Летом мы устроим удобрение!” — потирал инженер руки…
Инженер рассказывал, что его дети играют в крематорий. Стул это — печь, девочка — покойник. А мальчик подлетит к печи и бубубу! — Это — Каплун, который мчится на автомобиле».

Чуковский К.И. Дневник. М., 2003. С. 176—177.

@темы: Гадость, Россия, Общество, История

Comments

[lexiff]

любая революционная интеллигенция зажигаепт так, что святым на небесах жарко становится.
Вспомни огненные 90-ые или те же Французскую революцию. И вот чего-то хранцузы сего не стесняются - пышно празднуют.

[Sindani]

любая революционная интеллигенция

Чуковский не был революционной интеллигенций, он был антисоветчиком, о чем сам говорил - "ушел во внутреннюю иммиграцию"

[Белокурая Гретхен]

Sindani, по-моему, это его дочура была антисоветчицей. А он был таким советским, каких ещё поискать. Верой Пановой восторгался, например, как его дочка за это не терзала. Это и в дневниках проскальзывает. Хотелось бы их почитать без исправлений Лидии Чуковской.

[Sindani]

А он был таким советским, каких ещё поискать.

нет)
собственно он и в детскую литературу потому и ушел, чтобы не писать "для режима"

[Белокурая Гретхен]

Sindani, одно дело слова - другое поступки.
Когда я прочитала его дневники, хотя и прошедшие жесткую правку Лидии, у меня сложилось впечатление, что очень советский, можно сказать, эталонный образец советского человека. А вот воспоминания Лидии - это да, антисоветчица, ортодоксальнее некуда.
А во взрослой литературе его и не было, он критик. Критикой и занимался, просто известен, как детский писатель.

[Sindani]

у меня сложилось впечатление, что очень советский, можно сказать, эталонный образец советского человека

да Господь с Вами, он того же Сталина и его времена поносил почем зря.
ДА и вот же Вам его дневник в этом посте - тут же явно видна неприязнь

[lexiff]

Sindani, Я больше об описываемых им персонах.
Собсно, процесс достаточно логичный - отринув все старое, в поисках нового можно добраться до всякого, типа золотых унитазов и жены-красавицы , чтоб на трех языках шпрехала (см Бумбараш) или наоборот, до обобществлении женщин...

[Белокурая Гретхен]

Sindani, он же Сталина не любил, а не советскую идеологию.
Всеобщим образованием восторгался, доступностью медицины для всех слоев населения и национальностей.
Детскую литературу практически с нуля создавал, на голом энтузиазме, работал, как стахановец.
Не за деньги, за идею, ради счастья детей. И создал, вместе с Маршаком. Нигде в мире до Чуковского такой, можно сказать, отрасли детской литературы не было. Англичане завидовали белой завистью.

[Sindani]

Белокурая Гретхен,
Еще раз скажу - вот хотя бы из данного отрывка видно что гражданин СССР не любил

[Белокурая Гретхен]

Sindani, гражданин не любил, скажем так, нуворишей послереволюционного пошиба.

[lexiff]

Если вспомнить письмо Чуковсокго Сталину о трудных детях, то тоже всякое вскроется.