Таки ой — 2

[Draco Malfoy]

Айн:

В начале следующей недели состоится официальная российская премьера фильма Алексея Учителя «Матильда». Несоизмеримости сентиментального костюмного зрелища и общественного ажиотажа подивился Сергей Ходнев.

Успенский собор, коронация. Камера Юрия Клименко любуется золотой парчой, горностаем, «русскими платьями» фрейлин, далматиками герольдов и бородами архиереев — и ведь действительно залюбуешься: костюмы, декорации, даже типажи массовки, все, все идеальное, в нашем историческом кино невиданное. И голос был сладок, и луч был тонок, но тут феей Карабос на празднество откуда ни возьмись врывается Матильда Феликсовна Кшесинская, которая, улепетывая от охранки, взбегает на отсутствующие в реальном Успенском соборе хоры, чтобы крикнуть оттуда: «Ники!!» И Ники падает в обморок, и горностаевая мантия красиво оседает в рапиде, и Большая императорская корона трагически стукается о помост.

Собственно, уже по этой сцене, открывающей фильм и потом повторяющейся, понятно, что разговор об историчности сценария «Матильды» не клеится совсем. Какое там выискивание блох, что вы. Когда императрица-мать (Ингеборга Дапкунайте) без стука заглядывает в спальню наследника позвать его к гостям (ну ровно трехкомнатная квартира, а не Царское Село), а там, какой пассаж, Матильда испуганно прикрывается в постели (не поверите — горностаевой мантией) — что тут выискивать? Все равно что у ребенка конфетку отобрать.

Сотрясения основ, право, тут ненамного больше, чем в милой шансонетке Вертинского «Маленькая балерина». Наследник, а потом и император на свою беду любит стервозную, но пламенную сердцем балерину (Михалина Ольшанская). Чуть не расторгает помолвку с принцессой Аликс (Луиза Вольфрам), которая в расстройстве тщетно пытается вызнать всеми естественными и сверхъестественными способами, чем же соперница приворожила суженого. Всерьез обдумывается брак с балериной (и даже не морганатический, потому что Кшесинская потрясает фантасмагорическими правами на польский трон); по-детски запутавшийся Ники выдвигает эту идею — ну ма-а-ам, ну пожа-алуйста! — примерно каждые четверть часа экранного времени, пока чувство долга не берет свое окончательно. И нужно отдать должное Ларсу Айдингеру: вопреки возрасту, внешности, полуудачному гриму он умудряется эту сахарную вату играть, и играть незабываемо.

Для динамизма в кадре время от времени появляется отставленный маньяк-воздыхатель Матильды граф Воронцов (Данила Козловский). С криком «Ты украл мой поцелуй!» он отправляет цесаревича в нокаут, после чего полфильма на нем для замыслов каких-то непонятных ставит бесчеловечные эксперименты загадочный доктор Фишель — вот уж стоило целого Томаса Остермайера залучать на настолько мультяшную роль. С другой стороны, проходимец маг, не то Папюс, не то Калигари, окончательно превращает зрелище в приключенческий комикс «из раньшей жизни»; в Японии, например, такие любят.

И все хорошие. Ники хороший, хотя и недотепа, Маля хорошая, Аликс хорошая; обязательное, казалось бы, по закону жанра явление злых или хотя бы черствых родителей-разлучников и то смазано. Папа (Сергей Гармаш) невозможную чету, в гроб сходя, благословляет, а мама хоть и произносит полагающийся монолог о долге и династическом браке, но с доброй материнской слезинкой: все будет хорошо, вот увидишь, разве я не любила «моего ангела Сашу»? В эпизодах появляется престарелый Константин Петрович Победоносцев (Константин Желдин), и есть мгновение, когда кажется, что хоть он вот-вот прострет над юным императором совиные крыла — но вместо этого обер-прокурор умилительно рассказывает царю, как его будущая жена (Александра Федоровна, конечно) станет ему по вечерам играть на рояле. Нехотя приходится вывести где-то на полях и беспримесное зло в виде демонического шефа охранки (Виталий Кищенко), но единственная удача этого зла — выкрасть с шумом и драмой любовные письма наследника.

Ну разве не мастерство: раздуть недолгую интрижку в фатальную страсть государственного значения, густо обмазать для изоляции искрящие провода национальной истории розовенькой карамелью и в итоге получить на выходе то, что начальственные дамы с начальственным кругозором обычно аттестуют как «хорошее, доброе, интересное кино». А интерьеры! А коронация, опять же! А какой ритм — в те моменты, когда Ники не предается тревожным раздумьям и не выясняет отношения с Малей, на экране с добросовестным голливудским шиком что-нибудь непременно рушится, крутится, опрокидывается, взрывается.

И нет, это не Никита Михалков, у которого упражнения в сходном жанре «конфетки-бараночки» отличались хладнокровной, как арифмометр, сделанностью. Тут от всей души. Вот в финале император озирает с помоста Ходынское поле; горе сыграл, муку властителя сыграл, нравственное величие сыграл тоже, впору пускать титры — но душа требует широкого жеста, и государь поджигает заготовленные на праздник фейерверки, которые весело грохочут над ползущими подводами с трупами и ранеными. Нужно же занять нишу «кино к юбилею революции» или хотя бы сделать в сторону этой ниши, простите, па — такое же ловкое, как и те фуэте, которые Николай пытается крутить в будуаре Матильды. Как там было сказано про революцию? «Настанет год, России черный год, / Когда царей корона упадет». Падает корона в кадре? Падает, да как красиво, да и не один раз. Что ж вам еще? [#]

Цвай:

Из-за нападок Поклонской, крестного хода в Петербурге и прочего приличный человек вроде как не может позволить себе «Матильду» ругать. Фокус анализа будто бы совершенно безвозвратно сместился в сторону обсуждения личной жизни императора, а художественные достоинства художественного фильма вроде как отошли на второй план.

Однако легко испытывать гражданское чувство, не видя предмета обсуждения, и куда сложнее — сидя два часа в зрительном зале, поскольку на экране происходят вещи разной степени странности.

Императорский театр — бордель, для которого балет — лишь прикрытие. Будущий император — бородатый подросток, неспособный справиться не только с собственной похотью, но и вообще примерно ни с чем.

За всю охранку почему-то отдувается один-единственный герой Виталия Кищенко, реагирующий на известия о ЧП на Ходынке сдавленным «О, Господи!». Оно и понятно, ведь до этого его главной проблемой почти два часа была польская балерина, которая неведомым образом поставила под удар корону Российской империи как таковую.

Отдельного разговора заслуживает линия с героем Данилы Козловского.

Вернее, ее полное отсутствие. Воронцов заявлен в качестве антагониста, но в после многократного перемонтажа его персонаж большую часть фильма сидит за кадром в особом аквариуме, где его пытает вымышленный (такой же, впрочем, как и сам Воронцов) доктор-садист, сыгранный почему-то великим немецким театральным режиссером Томасом Остермайером. Вырвавшись из плена, Воронцов начинает появляться в качестве немого свидетеля в самых неожиданных сценах, чтобы в финале обеспечить сцену с большим количеством огня, которую показывали еще в самом первом трейлере фильма.

Разумеется, никакой особенной крамолы в «Матильде» нет, поскольку она вообще имеет мало отношения к истории государства российского.

Ники — это еще не Николай, Маля — не Матильда Кшесинская, прожившая долгую, невероятно интересную жизнь и ставшая одним из первых лиц русской балетной школы. Некоторой части остальных героев вообще никогда не существовало. В конце концов, Ходынка случилась на следующий день после коронации, а не одновременно с ней, как показано в фильме. Другое дело, что даже в таком виде это отлично сыгранное, но дурно придуманное и смонтированное кино, которое тихо и спокойно проделало бы свой путь в Лету, если бы не поднятый вокруг шум. Другое дело, что если вернуться к ощущению стыда, то от того, что фильм Учителя хотя бы не был отправлен на соискание «Оскара», как-то немного легче. Про русских в Соединенных Штатах и так думают черт знает что, а тут еще и новейший русский святой оказался слабовольным дурачком, куда это годится [#].

Драй:

Перенеся роман наследника и балерины на несколько лет вперед, на время его женитьбы и коронации, режиссер заставил страстного кино-Николая выбирать — любовь или долг. Самое забавное, что публика проглотила эту «клюкву» как исторический факт: одни одобряли верный выбор, другие возмущались, что царя вообще заставили выбирать.

Что до пикантной сцены в начале фильма — с развязавшейся бретелькой и нежданно открывшимся взорам царской семьи соском Матильды, то такое в балете случается. Правда, по недосмотру костюмерш, а не стараниями соперницы. Помню, на школьном концерте у моей сокурсницы резинка от лифа оторвалась в самом начале прыжковой вариации из «Пахиты»: девушка рыдала, безуспешно пыталась удержать в кулаке и лиф, и резинку, но со сцены не ушла — такова балетная дисциплина. Другое дело, что в биографии Матильды подобных историй не случалось — ее костюмерши были вышколены образцово. Но режиссер Учитель решил доходчиво объяснить «простому зрителю», почему Николая вдруг сразила любовная напасть. И конечно, только для кухарок, управляющих государством, можно изобрести сцену, в которой балерина Леньяни опаздывает на выход в коронационном балете, поскольку великому князю Владимиру Александровичу приспичило попользовать ее в какой-то подсобке. [#].

@темы: Идиотизм, Россия, Общество, Культура, История

Comments

[Jake Enotoff]

И даже Дмитрий Быков не выдержал:

Очень много вопросов про «Матильду». Я все-таки дождусь официальной премьеры. Но пока могу сообщить то, что я уже написал для Петербурга, для газеты «Панорама».

Понимаете, мы вот чем рискуем? Что мне кажется наиболее здесь неприятным? Есть, допустим, Михалина Ольшанска. Я рискну сказать, что это великая актриса, потому что я-то как раз посмотрел фильм «Я, Ольга Гепнарова», который принес ей европейскую славу. Картина, которая в нашем прокате не была, но, слава богу, в таком довольно простеньком дубляже доступна в Интернете. Наверное, самый выдающийся за последнее время чешский фильм. Конечно, не блокбастер, полтора миллиона он стоил. Картина посвящена очень страшной истории, которую я не буду пересказывать, истории реальной, которая очень напоминает мне «Заложников». Она напоминает мне их по фактуре, и по стилистике. Только если в «Заложниках» преобладает такая опельянцовская ручная нервная камера, то как раз фильм про Гепнарову снят с ужасной такой симметрией, с удушающей статуарностью. Но это очень сильная картина.

(...)

И вот я вам скажу, что то, как сыграла Михалина Ольшанская эту роль… Правильно говорят режиссеры (там два дебютанта сделали эту картину черно-белую), что она не играла, а она на какое-то время стала Гепнаровой. Действительно, когда вы будете смотреть на нее в «Матильде», где у нее, прямо скажем, роль абсолютно ходульная, когда вы посмотрите, на что эта актриса способна… У нее меняется походка, взгляд, черты лица. Она играет действительно больного урода, страшного убийцу — при этом, да, красивую женщину, такого невероятного, невыносимого выродка. Это грандиозная работа. И жалко ее все время страшно. И страшно, когда она появляется в кадре, потому что вместе с ней в кадр входит какое-то концентрированное несчастье.

И вот эта актриса, которая становится сейчас, судя по всему, звездой уже голливудского масштаба (а европейского уж точно), которая наполучила европейских призов за эту роль, которая играет еще на скрипке, работает моделью, написала два романа и, по слухам, еще немного шьет, — вот эта актриса, когда она появилась в России, она была использована для такой пошлятины. Ну, вот этого я не могу понять. Понимаете, это действительно забивать гвозди микроскопом. Когда у тебя соглашается работать Ольшанская, уж наверное, для нее можно было («Ольшанска» правильно) написать роль, которая позволила бы ей раскрыться по полной программе. И там, поверьте, есть что раскрывать. Там богатейшее и трагическое внутреннее содержание. А мы делаем вот это.
echo.msk.ru/programs/odin/2071684-echo/