Авада Нахуй Блять Кедавра!
К очередной годовщине аварии на ЧАЭС.
К вопросу о неповоротливости и неэффективности государственной машины Советского Союза (продолжение).
Взрыв реактора произошел в ночь с пятницы на субботу, с 25 на 26 апреля 1986, в 1 час 23 минуты 40 секунд.
Рой Медведев, «историк»:
Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец.
Сергей Федорович Ахромеев, начальник Генерального штаба ВС СССР:
Примерно в 2 часа 20 минут ночи 26 апреля 1986 г. дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил мне, что на Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв
Ангелина Константиновна Гуськова, врач-радиолог 6-й московской клинической больницы:
Мне позвонили из медсанчасти станции. ...Через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи.
Евгений Иванович Игнатенко, «СоюзАтомЭнерго»:
Аварийный звонок телефона разбудил меня примерно в 3 часа ночи 26 апреля.
В 10 утра 26 апреля Игнатенко вылетел на место аварии.
Валерий Алексеевич Легасов, первый заместитель директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова:
26 апреля 1986 года была суббота, прекрасный день
В.М. Федуленко, Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова:
26 апреля 1986 г. Часов в 10 утра позвонил А.Я. Крамеров.
mamasha-hru:
эвакуация Припяти это был логистический подвиг
Безо всяких эмчээсов и кужугетычей.
Не могу себе представить, как современный российский, столь прославленный, эмчээс сумел бы сегодня провести эвакуацию и расселение пятидесяти тысяч человек за одни сутки. Ну, разве что пешком и с «расселением» их на картофельном поле в спальных мешках и палатках.
К вопросу о неповоротливости и неэффективности государственной машины Советского Союза (продолжение).
Взрыв реактора произошел в ночь с пятницы на субботу, с 25 на 26 апреля 1986, в 1 час 23 минуты 40 секунд.
Рой Медведев, «историк»:
Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец.
Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец. Именно Майорец позвонил утром премьеру Н.И. Рыжкову, который уже собирался ехать на работу в свой кабинет в Кремле. «Извините, что беспокою, но, кажется, на Чернобыльской атомной ЧП». «Кажется или ЧП? – спросил Рыжков. – Подробнее можно?» «Подробностей пока не знаю», – ответил министр. Через час А. Майорец доложил премьеру о взрыве атомного реактора – самое страшное, что могло вообще произойти. Рыжков приказал министру лететь немедленно в Киев и в Чернобыль и вызвал к себе несколько специалистов. Надо было срочно создавать Правительственную комиссию, в состав которой должны были войти ученые разных направлений, а также работники разных министерств и ведомств. Постановление о создании этой комиссии было подписано в 11 часов утра, начались быстрые сборы. Во главе комиссии Рыжков поставил одного из своих заместителей, председателя по топливно-энергетическому комплексу Б.Е. Щербину, который находился в этот момент на газовых промыслах в Оренбурге. Комиссия вылетела из Москвы в 4 часа дня и около 8 часов вечера была в Чернобыле. Отдельно в 9 часов вечера сюда прибыл Б. Щербина. Гораздо раньше, около часа дня, из Москвы прибыла аварийная группа, а также представитель от главного конструктора реакторов чернобыльского типа – РБМК. Поздно ночью Б. Щербина докладывал об обстановке: на 4-м блоке произошло два взрыва, реактор разрушен, радиационная обстановка тяжелая, но до конца неясная, нужны тяжелые вертолеты и химические войска. Руководство станции было деморализовано, и комиссия приняла управление ЧАЭС на себя. Рыжков связался с Генштабом и с удовлетворением узнал от С. Ахромеева, что утром 27 апреля и вертолеты, и химические войска будут в районе аварии.
Сергей Федорович Ахромеев, начальник Генерального штаба ВС СССР:
Примерно в 2 часа 20 минут ночи 26 апреля 1986 г. дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил мне, что на Чернобыльской атомной электростанции произошел взрыв
Генеральный штаб и другие органы военного управления с началом аварии фактически перешли на работу по режиму военного времени. Мне пришлось на первые две недели после аварии переселиться в здание Министерства обороны, здесь не только работать, но и жить. Вся работа по оказанию помощи народу, попавшему в беду, шла как на войне. Расскажу обстоятельно хотя бы о первом дне.
Примерно в 2 часа 20 минут ночи 26 апреля 1986 г. (как мне помнится, это была суббота) дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил мне, что на Чернобыльской атомной электростанции (АЭС) произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Понимая последствия этого, дал ему команду уточнить обстановку, вызвать на службу группу генералов и офицеров и в 3 часа 30 минут прибыл в Генштаб. К этому времени чего-либо нового в обстановке уточнить не удалось. Связался с начальником гражданской обороны генералом армии А.Т. Алтуниным. Дал указание поднять по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный вблизи Чернобыля, а его средства радиационной разведки (мобильный отряд) выдвигать в район аварии. Поднял по тревоге также специальный мобильный отряд ликвидации последствий аварии ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе вблизи Куйбышева, направил на аэродром военно-транспортные самолеты для переброски средств радиационной разведки этого отряда в район аварии. Прибывшие в Генштаб офицеры и генералы и постоянная дежурная служба включились в работу. Подключались к работе главные штабы видов вооруженных сил. Примерно в 6 часов утра командующий войсками Киевского военного округа генерал-полковник В.В. Осипов доложил, что пожар, возникший на АЭС, силами местных и киевских пожарных команд удалось потушить. Но одновременно, как он сказал, на четвертом блоке АЭС произошел взрыв самого опасного сооружения — реакторной установки с выбросом из нее радиоактивных продуктов. Стали проясняться масштабы и опасность аварии. Поскольку день был нерабочий, а обстановка усложнялась, было дано указание вызвать на службу основной состав Генштаба и других управлений. Подключена к работе служба военных сообщений. Обеспечена подача железнодорожного подвижного состава на перевозку в район аварии из района Куйбышева всего (в том числе и тяжелой техники) отряда ликвидации последствий аварии ядерных установок. Отданы распоряжения о передислокации военных самолетов и вертолетов радиационной разведки европейской части страны на Черниговский военный аэродром (наиболее близкий к району аварии).
В 7 часов 30 минут позвонил во Львов министру обороны СССР С.Л. Соколову (он проводил там оперативный сбор руководящего состава вооруженных сил), доложил обстановку и о принятых решениях, которые он одобрил. С 9 часов 26 апреля мобильный отряд полка гражданской обороны начал радиационную разведку района аварии. После обмена мнениями об обстановке с дежурными службами Совета Министров, Комитета госбезопасности и Министерства среднего машиностроения (оно ведало ядерной энергетикой) у меня сложилось впечатление, что масштабы аварии недооцениваются. Поэтому примерно в 10 часов 26 апреля связался с М.С. Горбачевым (он об аварии уже знал), доложил о возможных крупных масштабах аварии и принимаемых мерах, которые он одобрил. Одновременно М.С. Горбачев сообщил, что в 12 часов на место аварии для уточнения ее масштабов вылетает заместитель Председателя Совета Министров СССР (по топливно-энергетическому комплексу) Б.Е. Щербина.
К середине дня 26 апреля начали поступать данные воздушной и наземной радиационной разведки. Более объективная и полная информация в Генеральный штаб стала поступать с прибытием в район аварии во второй половине дня 26 апреля начальника химических войск генерал-полковника В.К. Пикалова. Огромные масштабы трагедии начали проясняться. В Москве очень помогли определить степень опасности аварии известный специалист химических войск академик генерал-лейтенант А.Д. Кунцевич и другие специалисты, работу которых он организовал. <...>
Со второй половины 26 апреля в Генеральном штабе начались перспективная оценка возможных последствий аварии и определение мер по локализации последствий происшедшего.
Стало ясно, что в районе аварии для ликвидации ее последствий потребуется значительное количество химических, инженерных войск, частей гражданской обороны. Для изоляции района заражения и помощи в эвакуации жителей потребуется немало и мотострелковых частей. Руководство Генерального штаба пришло к выводу, что необходимо разрабатывать широкомасштабный план действий по ликвидации последствий аварии. Предстояло крупное мобилизационное развертывание войск с их перевозкой по воздуху и железной дороге в район бедствия практически из всех районов европейской части страны. В течение дня несколько раз связывался и консультировался с академиком А.П. Александровым, со многими министрами, с первым секретарем ЦК КП Украины В.В. Щербицким, с секретарем ЦК КПСС В.И. Долгих, несколько раз докладывал о развитии обстановки министру обороны, продолжавшему работу в районе Львова, испрашивая у него разрешения на проведение крупных мероприятий. Примерно в 18 часов со мной связался сначала Б.Е. Щербина, а затем генерал В.К. Пикалов, которые подтвердили и уточнили размер катастрофы, сообщили ряд деталей и высказали просьбу о подаче в район специальных частей и материальных ресурсов. Они же стали и первыми руководителями начавшихся аварийно-спасательных работ.
В это же время позвонил Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков, который уже знал обстановку из доклада своего заместителя Б.Е. Щербины. Доложил Николаю Ивановичу нашу оценку масштабов катастрофы, основные вопросы отмобилизования и сосредоточения войск в районе аварии и организации управления ими. Получил от него разрешение задействовать химические и инженерные войска, указание об организации непрерывного управления всеми действиями и о подготовке совместно с министерствами среднего машиностроения, атомной энергетики, Академией наук СССР и другими ведомствами к середине дня 27 апреля плана действий по ликвидации последствий аварии. Он сказал также, что 28 апреля утром обстановка в пределах и вокруг Чернобыля, а также план ликвидации последствий аварии будут рассматриваться на Политбюро ЦК КПСС. Нужно было кроме плана подготовить карту обстановки и другие необходимые материалы. Работа по выполнению указаний Н.И. Рыжкова шла вечером и ночью.
Специально остановился на первом дне так подробно, чтобы дать наглядное представление о проводившейся тогда работе.
Примерно в 2 часа 20 минут ночи 26 апреля 1986 г. (как мне помнится, это была суббота) дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил мне, что на Чернобыльской атомной электростанции (АЭС) произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Понимая последствия этого, дал ему команду уточнить обстановку, вызвать на службу группу генералов и офицеров и в 3 часа 30 минут прибыл в Генштаб. К этому времени чего-либо нового в обстановке уточнить не удалось. Связался с начальником гражданской обороны генералом армии А.Т. Алтуниным. Дал указание поднять по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный вблизи Чернобыля, а его средства радиационной разведки (мобильный отряд) выдвигать в район аварии. Поднял по тревоге также специальный мобильный отряд ликвидации последствий аварии ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе вблизи Куйбышева, направил на аэродром военно-транспортные самолеты для переброски средств радиационной разведки этого отряда в район аварии. Прибывшие в Генштаб офицеры и генералы и постоянная дежурная служба включились в работу. Подключались к работе главные штабы видов вооруженных сил. Примерно в 6 часов утра командующий войсками Киевского военного округа генерал-полковник В.В. Осипов доложил, что пожар, возникший на АЭС, силами местных и киевских пожарных команд удалось потушить. Но одновременно, как он сказал, на четвертом блоке АЭС произошел взрыв самого опасного сооружения — реакторной установки с выбросом из нее радиоактивных продуктов. Стали проясняться масштабы и опасность аварии. Поскольку день был нерабочий, а обстановка усложнялась, было дано указание вызвать на службу основной состав Генштаба и других управлений. Подключена к работе служба военных сообщений. Обеспечена подача железнодорожного подвижного состава на перевозку в район аварии из района Куйбышева всего (в том числе и тяжелой техники) отряда ликвидации последствий аварии ядерных установок. Отданы распоряжения о передислокации военных самолетов и вертолетов радиационной разведки европейской части страны на Черниговский военный аэродром (наиболее близкий к району аварии).
В 7 часов 30 минут позвонил во Львов министру обороны СССР С.Л. Соколову (он проводил там оперативный сбор руководящего состава вооруженных сил), доложил обстановку и о принятых решениях, которые он одобрил. С 9 часов 26 апреля мобильный отряд полка гражданской обороны начал радиационную разведку района аварии. После обмена мнениями об обстановке с дежурными службами Совета Министров, Комитета госбезопасности и Министерства среднего машиностроения (оно ведало ядерной энергетикой) у меня сложилось впечатление, что масштабы аварии недооцениваются. Поэтому примерно в 10 часов 26 апреля связался с М.С. Горбачевым (он об аварии уже знал), доложил о возможных крупных масштабах аварии и принимаемых мерах, которые он одобрил. Одновременно М.С. Горбачев сообщил, что в 12 часов на место аварии для уточнения ее масштабов вылетает заместитель Председателя Совета Министров СССР (по топливно-энергетическому комплексу) Б.Е. Щербина.
К середине дня 26 апреля начали поступать данные воздушной и наземной радиационной разведки. Более объективная и полная информация в Генеральный штаб стала поступать с прибытием в район аварии во второй половине дня 26 апреля начальника химических войск генерал-полковника В.К. Пикалова. Огромные масштабы трагедии начали проясняться. В Москве очень помогли определить степень опасности аварии известный специалист химических войск академик генерал-лейтенант А.Д. Кунцевич и другие специалисты, работу которых он организовал. <...>
Со второй половины 26 апреля в Генеральном штабе начались перспективная оценка возможных последствий аварии и определение мер по локализации последствий происшедшего.
Стало ясно, что в районе аварии для ликвидации ее последствий потребуется значительное количество химических, инженерных войск, частей гражданской обороны. Для изоляции района заражения и помощи в эвакуации жителей потребуется немало и мотострелковых частей. Руководство Генерального штаба пришло к выводу, что необходимо разрабатывать широкомасштабный план действий по ликвидации последствий аварии. Предстояло крупное мобилизационное развертывание войск с их перевозкой по воздуху и железной дороге в район бедствия практически из всех районов европейской части страны. В течение дня несколько раз связывался и консультировался с академиком А.П. Александровым, со многими министрами, с первым секретарем ЦК КП Украины В.В. Щербицким, с секретарем ЦК КПСС В.И. Долгих, несколько раз докладывал о развитии обстановки министру обороны, продолжавшему работу в районе Львова, испрашивая у него разрешения на проведение крупных мероприятий. Примерно в 18 часов со мной связался сначала Б.Е. Щербина, а затем генерал В.К. Пикалов, которые подтвердили и уточнили размер катастрофы, сообщили ряд деталей и высказали просьбу о подаче в район специальных частей и материальных ресурсов. Они же стали и первыми руководителями начавшихся аварийно-спасательных работ.
В это же время позвонил Председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков, который уже знал обстановку из доклада своего заместителя Б.Е. Щербины. Доложил Николаю Ивановичу нашу оценку масштабов катастрофы, основные вопросы отмобилизования и сосредоточения войск в районе аварии и организации управления ими. Получил от него разрешение задействовать химические и инженерные войска, указание об организации непрерывного управления всеми действиями и о подготовке совместно с министерствами среднего машиностроения, атомной энергетики, Академией наук СССР и другими ведомствами к середине дня 27 апреля плана действий по ликвидации последствий аварии. Он сказал также, что 28 апреля утром обстановка в пределах и вокруг Чернобыля, а также план ликвидации последствий аварии будут рассматриваться на Политбюро ЦК КПСС. Нужно было кроме плана подготовить карту обстановки и другие необходимые материалы. Работа по выполнению указаний Н.И. Рыжкова шла вечером и ночью.
Специально остановился на первом дне так подробно, чтобы дать наглядное представление о проводившейся тогда работе.
Ангелина Константиновна Гуськова, врач-радиолог 6-й московской клинической больницы:
Мне позвонили из медсанчасти станции. ...Через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи.
Телефон всегда стоит возле постели. Привычка и необходимость. Мне позвонили из медсанчасти станции. Говорят, что странная история. На станции пожар, слышны какие-то взрывы, а больные с реакцией, очень похожей на облучение. Вдруг связь забивается, слышно плохо.
[Это было] через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала о случившемся. Я сразу же позвонила дежурному в 3-е Управление Минздрава и сказала что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину. Вскоре я уже была в Управлении. Оттуда связь была получше. Получила сведения о пострадавших. Число их увеличивалось. Рвота, краснота на теле, слабость, у одного пациента понос, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытаются убедить, что горит пластик и люди отравляются. Поступают новые сообщения, что в медсанчасти число пострадавших увеличивается: уже сто двадцать человек. Я им говорю: «Ясно, что это не химия, а лучевое поражение. Будем принимать всех...» Еду в клинику. Вызываю аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. К их возвращению клиника должна быть готова к приему больных. В пять утра бригада была у меня в сборе, и... пришлось ждать до двух часов дня!
«Наверху» сомневались в необходимости их вылета в Припять! Только в два часа дня дали самолет. Аварийная бригада могла быть в Чернобыле на восемь часов раньше! На месте становится ясно, что имеем дело с радиационной аварией. Сначала в Москву отправляются самые тяжелые. Клиника начинает получать больных через сутки, на следующее утро. К этому времени больница была уже в основном освобождена. Как и предусматривалось для таких случаев, были назначены начальниками отделений наши сотрудники – клиника полностью перешла на новый режим работы.
[Это было] через час после взрыва, то есть в половине третьего ночи. Наверное, я первой в Москве узнала о случившемся. Я сразу же позвонила дежурному в 3-е Управление Минздрава и сказала что мне нужна хорошая связь с Чернобыльской АЭС, и попросила прислать машину. Вскоре я уже была в Управлении. Оттуда связь была получше. Получила сведения о пострадавших. Число их увеличивалось. Рвота, краснота на теле, слабость, у одного пациента понос, то есть типичные признаки острой лучевой болезни. Однако меня пытаются убедить, что горит пластик и люди отравляются. Поступают новые сообщения, что в медсанчасти число пострадавших увеличивается: уже сто двадцать человек. Я им говорю: «Ясно, что это не химия, а лучевое поражение. Будем принимать всех...» Еду в клинику. Вызываю аварийную бригаду, чтобы отправить ее в Припять. К их возвращению клиника должна быть готова к приему больных. В пять утра бригада была у меня в сборе, и... пришлось ждать до двух часов дня!
«Наверху» сомневались в необходимости их вылета в Припять! Только в два часа дня дали самолет. Аварийная бригада могла быть в Чернобыле на восемь часов раньше! На месте становится ясно, что имеем дело с радиационной аварией. Сначала в Москву отправляются самые тяжелые. Клиника начинает получать больных через сутки, на следующее утро. К этому времени больница была уже в основном освобождена. Как и предусматривалось для таких случаев, были назначены начальниками отделений наши сотрудники – клиника полностью перешла на новый режим работы.
Евгений Иванович Игнатенко, «СоюзАтомЭнерго»:
Аварийный звонок телефона разбудил меня примерно в 3 часа ночи 26 апреля.
Аварийный звонок телефона разбудил меня примерно в 3 часа ночи 26 апреля. Оперативный диспетчер нашего объединения Валентина Водолажская сообщила мне кодом, что на блоке №4 Чернобыльской АЭС имеет место авария, при этом обозначив ее тип. Так как я практически все время пропадал в командировках на атомных электростанциях и в общих аварийных тренировках ни разу не участвововал, то код знал плохо и попросил более понятно обозначить тип аварии. Ответ был: «...пожар в аппаратном и турбинном отделениях, с радиационными и ядерными последствиями». Я спросил, еще до конца не проснувшись, но уже начиная шутить: «Не много ли всего сразу вместе для одного блока?..» Она ответила: «Дело серьезное. Немедленно выезжайте». Жена заволновалась: «Что случилось?» Но я ее успокоил: «Авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС, а я, как ты знаешь, отвечаю за [строящийся] пятый».
В 10 утра 26 апреля Игнатенко вылетел на место аварии.
Валерий Алексеевич Легасов, первый заместитель директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова:
26 апреля 1986 года была суббота, прекрасный день
26 апреля 1986 года была суббота, прекрасный день, я раздумывал: поехать ли мне в Университет на свою кафедру, чтобы кое-что там доделать для кафедры, а может на все наплевать и поехать с Маргаритой Михайловной, моей женой и другом, отдохнуть куда-нибудь, или поехать на партийно-хозяйственный актив, который назначен на десять утра в Министерстве, которому принадлежит Институт атомной энергии им. Курчатова?
Но, естественно, по складу своего характера, по многолетней воспитанной привычке, я вызвал машину и поехал на партийно-хозяйственный актив. Перед его началом я услышал, что на Чернобыльской атомной станции произошла какая-то неприятная авария. Сообщил мне об этом начальник 16-го Главного управления Николай Иванович Ермаков.
Именно в подчинении этого Главка и этого человека находился наш Институт. Сообщил он об этом как-то достаточно спокойно, хотя и с досадой. Начался доклад Министра Славского Ефима Павловича.
<...>
Около 12 часов был объявлен перерыв, я поднялся на второй этаж в комнату ученого секретаря Николая Сергеевича Бабая, но для того, чтобы в перерыве обсудить основные позиции доклада. Тут же в эту комнату заглянул Александр Григорьевич Мешков, первый заместитель Министра и сообщил, что создана Правительственная комиссия по Чернобыльской аварии, что я также включен в ее состав и что Правительственная комиссия должна собраться в аэропорту «Внуково» к четырем часам дня. Немедленно я покинул актив, сел в машину и уехал к себе в Институт. Я пытался найти там кого-то из реакторщиков. С большим трудом мне удалось найти начальника отдела, который разрабатывал и вел станции с реакторами типа РБМК, а именно такой реактор был установлен на Чернобыльской АЭС, Александра Константиновича Калугина, который правда уже знал об аварии, сообщил мне, что со станции ночью пришел тревожный серьезный сигнал, шифрованный по заведенному в атомной энергетике порядку, когда при всяких отклонениях от нормы станция информирует Министерство энергетики или то Министерство, которому она принадлежит, шифрованным образом о том, что случилось. <...> ...Он мне сказал, что заранее определена соответствующими приказами команда, которая в зависимости от типа аварии, должна немедленно собираться, либо на месте оставаясь, руководить действиями персонала на объекте, либо вылетать на место.
Что соответствующая команда была ночью собрана и примерно в течении трех-четырех часов вылетела к месту происшествия. <...> Забрав все необходимые технические документы и от товарища Калугина получив некоторое представление о структуре станции, о 3 возможных неприятностях, которые могут там быть, я заскочил к себе домой. В это время водитель привез мою жену... Я ей кратко бросил, что уезжаю в командировку, ситуация непонятная, на сколько я еду, не знаю, и вылетел во Внуково. Во Внуково я узнал, что руководителем Правительственной комиссии утвержден заместитель Председателя СМ СССР Борис Евдокимович Щербина, председатель Бюро по топливно-энергетическому комплексу. Он был вне Москвы, находился в это время в одном из регионов страны, проводя там партийно-хозяйственный актив.
Мы узнали, что он летит на самолете оттуда и как только прилетит, мы загрузимся в уже подготовленный самолет и вылетим в Киев, откуда на машинах отправимся на место происшествия. В состав Правительственной комиссии первый, утвержденный, сейчас это говорю по памяти, был включен, кроме товарища Щербины, Министр энергетики Майорец, заместитель Министра здравоохранения Воробьев Евгений Иванович, который то же прибыл с другого региона Советского Союза во Внуково, чуть раньше Щербины. Был включен в состав Правительственной комиссии Заместитель Председателя Госатомэнергонадзора Виктор Алексеевич Сидоренко, давний сотрудник нашего Института, член-корреспондент АН СССР. Был включен в состав Правительственной комиссии, кроме нас, товарищ Сорока, заместитель Генерального прокурора СССР, а также Федор Алексеевич Щербак, руководитель одного из важных подразделений Комитета государственной безопасности, и в состав Правительственной комиссии был включен также заместитель Председателя СМ Украины, который должен был ждать нас на месте, тов. Николаев и Председатель облисполкома тов. Иван Плющ. Вот примерный состав Правительственной комиссии, который мне запомнился первым. Как только Борис Евдокимович прилетел во Внуково, тут же он пересел в подготовленный самолет и мы вылетели в Киев.
<...> В Киеве, когда мы вышли из самолета, первое, что бросилось в глаза – кавалькада черных правительственных автомобилей и тревожная толпа руководителей Украины, которую возглавлял Председатель СМ Украины тов. Ляшко Александр Петрович. Лица у всех были тревожные, точной информацией они не располагали, но говорили, что там дело плохо. Поскольку какой-то конкретной информации мы здесь не получили, то быстро погрузились в автомобили и я оказался как раз в автомобиле с тов. Плющом. Поехали на атомную электростанцию. Расположена она в 140 км. от Киева.
<...> ...В Припяти уже чувствовалась тревога, мы сразу подъехали к зданию городского комитета партии, расположенного на центральной площади города. ...И вот здесь нас встретили руководители органов местной власти. Здесь уже находился Майорец, он прилетел туда раньше, чем Правительственная комиссия. Находилась также группа специалистов, прибывших туда по первичному сигналу тревоги. Сразу было устроено первое заседание Правительственной комиссии.
Но, естественно, по складу своего характера, по многолетней воспитанной привычке, я вызвал машину и поехал на партийно-хозяйственный актив. Перед его началом я услышал, что на Чернобыльской атомной станции произошла какая-то неприятная авария. Сообщил мне об этом начальник 16-го Главного управления Николай Иванович Ермаков.
Именно в подчинении этого Главка и этого человека находился наш Институт. Сообщил он об этом как-то достаточно спокойно, хотя и с досадой. Начался доклад Министра Славского Ефима Павловича.
<...>
Около 12 часов был объявлен перерыв, я поднялся на второй этаж в комнату ученого секретаря Николая Сергеевича Бабая, но для того, чтобы в перерыве обсудить основные позиции доклада. Тут же в эту комнату заглянул Александр Григорьевич Мешков, первый заместитель Министра и сообщил, что создана Правительственная комиссия по Чернобыльской аварии, что я также включен в ее состав и что Правительственная комиссия должна собраться в аэропорту «Внуково» к четырем часам дня. Немедленно я покинул актив, сел в машину и уехал к себе в Институт. Я пытался найти там кого-то из реакторщиков. С большим трудом мне удалось найти начальника отдела, который разрабатывал и вел станции с реакторами типа РБМК, а именно такой реактор был установлен на Чернобыльской АЭС, Александра Константиновича Калугина, который правда уже знал об аварии, сообщил мне, что со станции ночью пришел тревожный серьезный сигнал, шифрованный по заведенному в атомной энергетике порядку, когда при всяких отклонениях от нормы станция информирует Министерство энергетики или то Министерство, которому она принадлежит, шифрованным образом о том, что случилось. <...> ...Он мне сказал, что заранее определена соответствующими приказами команда, которая в зависимости от типа аварии, должна немедленно собираться, либо на месте оставаясь, руководить действиями персонала на объекте, либо вылетать на место.
Что соответствующая команда была ночью собрана и примерно в течении трех-четырех часов вылетела к месту происшествия. <...> Забрав все необходимые технические документы и от товарища Калугина получив некоторое представление о структуре станции, о 3 возможных неприятностях, которые могут там быть, я заскочил к себе домой. В это время водитель привез мою жену... Я ей кратко бросил, что уезжаю в командировку, ситуация непонятная, на сколько я еду, не знаю, и вылетел во Внуково. Во Внуково я узнал, что руководителем Правительственной комиссии утвержден заместитель Председателя СМ СССР Борис Евдокимович Щербина, председатель Бюро по топливно-энергетическому комплексу. Он был вне Москвы, находился в это время в одном из регионов страны, проводя там партийно-хозяйственный актив.
Мы узнали, что он летит на самолете оттуда и как только прилетит, мы загрузимся в уже подготовленный самолет и вылетим в Киев, откуда на машинах отправимся на место происшествия. В состав Правительственной комиссии первый, утвержденный, сейчас это говорю по памяти, был включен, кроме товарища Щербины, Министр энергетики Майорец, заместитель Министра здравоохранения Воробьев Евгений Иванович, который то же прибыл с другого региона Советского Союза во Внуково, чуть раньше Щербины. Был включен в состав Правительственной комиссии Заместитель Председателя Госатомэнергонадзора Виктор Алексеевич Сидоренко, давний сотрудник нашего Института, член-корреспондент АН СССР. Был включен в состав Правительственной комиссии, кроме нас, товарищ Сорока, заместитель Генерального прокурора СССР, а также Федор Алексеевич Щербак, руководитель одного из важных подразделений Комитета государственной безопасности, и в состав Правительственной комиссии был включен также заместитель Председателя СМ Украины, который должен был ждать нас на месте, тов. Николаев и Председатель облисполкома тов. Иван Плющ. Вот примерный состав Правительственной комиссии, который мне запомнился первым. Как только Борис Евдокимович прилетел во Внуково, тут же он пересел в подготовленный самолет и мы вылетели в Киев.
<...> В Киеве, когда мы вышли из самолета, первое, что бросилось в глаза – кавалькада черных правительственных автомобилей и тревожная толпа руководителей Украины, которую возглавлял Председатель СМ Украины тов. Ляшко Александр Петрович. Лица у всех были тревожные, точной информацией они не располагали, но говорили, что там дело плохо. Поскольку какой-то конкретной информации мы здесь не получили, то быстро погрузились в автомобили и я оказался как раз в автомобиле с тов. Плющом. Поехали на атомную электростанцию. Расположена она в 140 км. от Киева.
<...> ...В Припяти уже чувствовалась тревога, мы сразу подъехали к зданию городского комитета партии, расположенного на центральной площади города. ...И вот здесь нас встретили руководители органов местной власти. Здесь уже находился Майорец, он прилетел туда раньше, чем Правительственная комиссия. Находилась также группа специалистов, прибывших туда по первичному сигналу тревоги. Сразу было устроено первое заседание Правительственной комиссии.
В.М. Федуленко, Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова:
26 апреля 1986 г. Часов в 10 утра позвонил А.Я. Крамеров.
26 апреля 1986 г. Часов в 10 утра позвонил А.Я. Крамеров. Обрадовался, что я дома (день выходной, многие разъехались отдыхать). Попросил срочно позвонить А.П. Александрову. На вопрос, что случилось, ответил: «На ЧАЭС крупная авария на 4-м блоке». «Что-нибудь с сепаратором?» – спросил я. «Кажется, хуже» – ответил А.Я.
<...>
Звоню по телефону А.П. (А.П. Александрову). Нина Васильевна соединяет.
Анатолий Петрович сообщил об аварии. Какая она – не ясно. Отправляйтесь на Китайский проезд в Главк «Союзатомэнерго», будете представителем Института. В главке соберутся все заинтересованные и замешанные. Вечером позвоните мне и расскажете, что и как. Валерий Алексеевич [Легасов] уже улетает на ЧАЭС.
Так я оказался в кабинете Г.А. Веретенникова в большой группе тоскующих по информации. Информация была скудной: что-то взорвалось, реактор расхолаживается, подают воду в активную зону.
Только поздно вечером, к ночи, позвонил К.К. Полушкин (от Главного конструктора НИКИЭТ): реактор взорван, активная зона разрушена, горит графит. Реакторный цех в развалинах (он облетел реактор на вертолете, снимал на видео).
Все в шоке. По коридору бродит под крепким градусом С.П. Кузнецов (начальник лаборатории теплотехнических расчетов РБМК в НИКИЭТ) и без конца повторяет: «Хохлы взорвали реактор...»
Часов в 12 ночи вернулся домой, позвонил Нине Васильевне. Соединила с А.П. Разговор короткий: «Завтра (уже сегодня) в 8 утра быть в Главке. Утром вылетает самолет в Киев. Будете в рабочей группе В.А. Легасова с А.К. Калугиным. Только что принято решение эвакуировать город Припять. Попытайтесь понять, что произошло. Валерий Алексеевич – не реакторщик. Станете ему в помощь и в советники». Такое было напутствие А.П.
<...>
Утром 27.04.1986 уже были в Быково. Министерский спец-самолет часам к 12 приземлился на аэродроме под Киевом.
<...>
Звоню по телефону А.П. (А.П. Александрову). Нина Васильевна соединяет.
Анатолий Петрович сообщил об аварии. Какая она – не ясно. Отправляйтесь на Китайский проезд в Главк «Союзатомэнерго», будете представителем Института. В главке соберутся все заинтересованные и замешанные. Вечером позвоните мне и расскажете, что и как. Валерий Алексеевич [Легасов] уже улетает на ЧАЭС.
Так я оказался в кабинете Г.А. Веретенникова в большой группе тоскующих по информации. Информация была скудной: что-то взорвалось, реактор расхолаживается, подают воду в активную зону.
Только поздно вечером, к ночи, позвонил К.К. Полушкин (от Главного конструктора НИКИЭТ): реактор взорван, активная зона разрушена, горит графит. Реакторный цех в развалинах (он облетел реактор на вертолете, снимал на видео).
Все в шоке. По коридору бродит под крепким градусом С.П. Кузнецов (начальник лаборатории теплотехнических расчетов РБМК в НИКИЭТ) и без конца повторяет: «Хохлы взорвали реактор...»
Часов в 12 ночи вернулся домой, позвонил Нине Васильевне. Соединила с А.П. Разговор короткий: «Завтра (уже сегодня) в 8 утра быть в Главке. Утром вылетает самолет в Киев. Будете в рабочей группе В.А. Легасова с А.К. Калугиным. Только что принято решение эвакуировать город Припять. Попытайтесь понять, что произошло. Валерий Алексеевич – не реакторщик. Станете ему в помощь и в советники». Такое было напутствие А.П.
<...>
Утром 27.04.1986 уже были в Быково. Министерский спец-самолет часам к 12 приземлился на аэродроме под Киевом.
mamasha-hru:
эвакуация Припяти это был логистический подвиг
Я родилась в Припяти в 1977 году и жила там до 27 апреля 1986 года. На момент аварии мне было 9 лет, так что я всё помню, насколько, конечно можно помнить события двадцатипятилетней почти давности…
О том, что что-то стряслось я узнала утром 26 апреля (это была суббота). Мама разбудила меня в школу и выяснилось, что Дина, моя старшая сестра, не уехала на соревнования. Хотя должна была ещё в шесть утра. На вопрос "почему?" мама как-то невнятно ответила, что их не пустили. Кто не пустил? Как не пустил? В общем, мама с Диной честно притопали к шести на автостанцию и там люди в форме велели им разворачиваться и быстро идти домой. Почему? Потому что. Быстро идите домой. Это шесть утра. Напомню, рвануло в половине второго ночи. Спросить и посоветоваться маме было не с кем: телефона не было, отец уехал в командировку, а стучать к соседям было рановато. В результате утром мама отправила нас с Диной в школу.
В школе тоже творились невиданные до сих пор вещи. Перед каждой дверью лежала мокрая тряпка. Возле каждого умывальника имелся кусок мыла, чего раньше никогда в жизни не было. По школе носились технички, протирая тряпками все что можно. Ну и конечно слухи. Правда, в исполнении второклашек слухи о взрыве на станции выглядели всем уж нереально, а учителя ничего не говорили. Так что я не переживала особо.
А уже вначале второго урока в класс зашли две тётечки и быстро раздали нам по две маленькие таблеточки..
Я до сих пор думаю – как бы не хаяли впоследствии действия самых разных ответственных товарищей в ту ночь, но. Директоров школ и садиков должны были поднять с постели, чтобы в восемь школы были выдраены, мыло разложено, а учителя проинструктированы на предмет окна-не-открывать-ни-в-коем-случае. И йодные таблетки раздавали детям уже в 9 утра. Как знать, может я сегодня не инвалид именно потому, что мне дали те таблетки утром, а не вечером. (Так, для справки. В наших местах человекам всегда немножко не хватает йода. И щитовидка, которой это йод нужен, активно его тянет. А из реактора выбросило в воздух добрячее количество радиоактивного йода. И тут начались нехорошие наперегонки – если успеть сунуть в организм нормальный йод – всё хорошо. Но если щитовидка цапнет радиоактивного - всё плохо. Вывести его уже нельзя, функция нарушается необратимо…)
Уроки мы досидели все, но после всем велено было идти прямо домой и на улице не гулять. Последний учебный день в припятских школах. Всё чисто вымыто, окна закрыты…
В бассейн нас мама уже не пустила. Соседи метались друг к другу и передавали новости. Надо сказать новости были умеренной страшности: да сильный взрыв, да пожар. Но пожар естественно тушат и надо понимать потушат в конце концов. Про радиацию естественно все догадались, но какой конкретно уровень в Припяти? И какой нормальный? Насколько вообще всё это страшно? И что делать, если уехать из города уже нельзя и связь междугородняя не работает?
Говорят, часть народа таки рванула на своих машинах через лес. И говорят, они отгребли самые большие дозы, поскольку проехались по самым грязным местам. Не знаю, но верю. Лес-то реально порыжел вокруг станции.
Вечером таблетки разносили по квартирам. Но к тому времени народ сообразил наглотаться обыкновенного йода с молоком.
А рано утром 27 апреля объявили эвакуацию. Разумеется временную. Но для полного ступора хватило и "временной". Эвакуация это что-то из фильмов про войну. Куда нас повезут? Насколько? Где мы будем жить? А как же работа? А как детей грудных везти? Домашних животных брать или нет? Что из вещей брать? Денег сколько? Документы? Еду какую?...Катастрофа на самом деле.
Во двор нас выгнали к 12-и. Не знаю зачем так рано. Потом еще два часа все мялись во дворе. Расспрашивали дядьку милиционера куда едем и насколько. Куда он не знал, но пообещал, что вернёмся через три дня. Вот и знаю, что не мог он ничего другого сказать, а всё равно обидно…
Наконец и к нам автобус завернул. То есть два или три даже, не помню. Погрузились и поехали. Когда мы влились в общую автоколонну, народ как пришибло… Бесконечная, чудовищная колбаса… Припять это почти 50 тысяч человек – больше тысячи автобусов. Как-то вдруг почувствовалось, что если пригнали за 36 часов БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ автобусов, то всё серьёзно.
Кстати сейчас только понимаю, что эвакуация Припяти это был логистический подвиг. Я не знаю когда было принято решение вывозить людей, но на организацию вывоза и расселения (!) 48 тысяч было чуть больше суток. Это уму непостижимо, если вдуматься.
Ехали тоже муторно и долго. Останавливались где-то в полях, снова ехали. Постепенно автоколонна рассасывалась по сёлам. Наши несколько автобусов остановились в селе "Яблонька". (Кстати глянула по карте. Аж Ровненская область!) Вечер, темнеет. Вышли помятые припятчане, вышли пришибленные местные. Вышел председатель. Расселение выглядело так: председатель тыкал в семью местных и объявлял кого они забираю к себе. Тыкнутые/объявленные расходились по домам.
Честно говоря, наверно в наше время такое не возможно. Нет, вы представьте, то вас вызывают во двор, пусть даже с милицией и горисполкомом в полном составе и объявляют, что вы должны поселить у себя каких-то людей, вывезенных из заражённой зоны, причём бесплатно и неизвестно на сколько. Сейчас бы народ скрутил законную конституционную фигу в такой ситуации. А сельчане нас приняли и слова против не сказали. Расспрашивали и сочувствовали.
Нас забрала к себе семья хорошая, но уставшая и замученная какими-то своими проблемами. Накормили ужином, уложили спать. Спасибо им.
А утром мама приняла решение добираться к бабушке с дедушкой в Черкасскую область. Мы ещё верили, что через три дня сможем вернуться, но сидеть три дня на шее у замученной семьи не хотелось. Позавтракали, попрощались и потопали к трассе. Собственно, припятских топала целая колонна, уезжали все, кому было куда.
На перекрёстке просёлка с трассой стоял гаишники и тормозил для нас попутки. Просил отвезти на автостанцию. Вряд ли нашему водителю было нужно на автостанцию, но он нас отвёз.
На автостанции естественно была полная неразбериха с автобусами и билетами – большая часть рейсов была отменена, на вокзале свалка. Но нас посадили. И наверно довезли бы бесплатно, если бы у мамы не было денег. Припятчане уже стали всесоюзными погорельцами…
К вечеру добрались до родного села. Бабушка плакала и у деда глаза были красные. Похоже, они нас уже не надеялись увидеть живыми. Было кстати отчего. Официальных сообщений – никаких. Связи с Припятью нет. Город закрыт. А слухи ходят примерно такие: ЧАЭС взорвалась, слой пепла 20 см, живых не осталось. Вот что им было думать трое суток?..
А ещё через день прилетел папа. Он страху тоже натерпелся, но меньше. Головная контора "Гидроэлектромонтажа" находилась в Питере – там ему объяснили что к чему, отпустили в срочный отпуск, а куда ехать он сам догадался. Папа немедленно сунул нас в машину и отвёз в черкасскую областную больницу.
Больница оказалась забита припятскими – всех принимали укладывали в стационар, хотя совершенно не представляли, что с нами делать. Для начала отвели в подвал. К дозиметристу. Видимо его прислали откуда-то срочно. Обмеряли нас дозиметром. И даже неохотно сообщили результаты. В разных местах от 50 до 600 микрорентген. Но на вопрос " а норма сколько?" честно ответили, что понятия не имеют.
По поводу дозы, сразу скажу – даже сейчас определить много это или мало не могу. Во-первых, это тогда дозы мерили рентгенами, ну БЭРами ещё. А сейчас глянула – греи, зиверты какие-то... Но вот из Вики выяснила, что в среднем эвакуированные получили по 0,33 зиветра, а отсюда узнала, что 0,33 это средняя доза. И вот ещё цитата. "Выдающийся шведский радиобиолог Р.М.Зиверт еще в 1950 г. пришел к заключению, что для действия радиации на живые организмы нет порогового уровня. Пороговый уровень - это такой, ниже которого не обнаруживается поражения у каждого облученного организма. При облучении в меньших дозах эффект будет стохастическим (случайным), т. е. определенные изменения среди группы облученных обязательно возникнут, но у кого именно - заранее неизвестно. " То есть сколько мы получили неизвестно и как нам это аукнется – тоже.
В больнице нас продержали две недели. Развлекали ежедневным мытьём по полтора часа, ежедневными анализами и горстями витаминов. Через неделю народ взвыл и затребовал свою одежду и немедленную выписку. (Одежду отобрали в первый же день – выдали больничные пижамы и халаты.) На что народу объявили – мол, мы бы и рады, но одежды нет. Её отправили на дезактивацию и когда вернут не известно. Народ приуныл, но в халате и тапочках из больницы не выпишешься.
А ещё через неделю пришли деньги на новую одежду. Не знаю как это технически и бухгалтерски делалось, но с нас сняли мерку и через день привезли новую одежду. Не помню, что досталось маме, а нам с Диной два платья. Оба на три размера больше чем нужно. В результате моё платье надели на Дину, а меня завернули динино и мы отправились в магазин, даже не заезжая домой. Купили мне нормальное приличное платье. А потом заехали в парикмахерскую и срезали мои замечательные длинные волосы – они продолжали фонить даже через две недели ежедневного яростного мытья… [#]
О том, что что-то стряслось я узнала утром 26 апреля (это была суббота). Мама разбудила меня в школу и выяснилось, что Дина, моя старшая сестра, не уехала на соревнования. Хотя должна была ещё в шесть утра. На вопрос "почему?" мама как-то невнятно ответила, что их не пустили. Кто не пустил? Как не пустил? В общем, мама с Диной честно притопали к шести на автостанцию и там люди в форме велели им разворачиваться и быстро идти домой. Почему? Потому что. Быстро идите домой. Это шесть утра. Напомню, рвануло в половине второго ночи. Спросить и посоветоваться маме было не с кем: телефона не было, отец уехал в командировку, а стучать к соседям было рановато. В результате утром мама отправила нас с Диной в школу.
В школе тоже творились невиданные до сих пор вещи. Перед каждой дверью лежала мокрая тряпка. Возле каждого умывальника имелся кусок мыла, чего раньше никогда в жизни не было. По школе носились технички, протирая тряпками все что можно. Ну и конечно слухи. Правда, в исполнении второклашек слухи о взрыве на станции выглядели всем уж нереально, а учителя ничего не говорили. Так что я не переживала особо.
А уже вначале второго урока в класс зашли две тётечки и быстро раздали нам по две маленькие таблеточки..
Я до сих пор думаю – как бы не хаяли впоследствии действия самых разных ответственных товарищей в ту ночь, но. Директоров школ и садиков должны были поднять с постели, чтобы в восемь школы были выдраены, мыло разложено, а учителя проинструктированы на предмет окна-не-открывать-ни-в-коем-случае. И йодные таблетки раздавали детям уже в 9 утра. Как знать, может я сегодня не инвалид именно потому, что мне дали те таблетки утром, а не вечером. (Так, для справки. В наших местах человекам всегда немножко не хватает йода. И щитовидка, которой это йод нужен, активно его тянет. А из реактора выбросило в воздух добрячее количество радиоактивного йода. И тут начались нехорошие наперегонки – если успеть сунуть в организм нормальный йод – всё хорошо. Но если щитовидка цапнет радиоактивного - всё плохо. Вывести его уже нельзя, функция нарушается необратимо…)
Уроки мы досидели все, но после всем велено было идти прямо домой и на улице не гулять. Последний учебный день в припятских школах. Всё чисто вымыто, окна закрыты…
В бассейн нас мама уже не пустила. Соседи метались друг к другу и передавали новости. Надо сказать новости были умеренной страшности: да сильный взрыв, да пожар. Но пожар естественно тушат и надо понимать потушат в конце концов. Про радиацию естественно все догадались, но какой конкретно уровень в Припяти? И какой нормальный? Насколько вообще всё это страшно? И что делать, если уехать из города уже нельзя и связь междугородняя не работает?
Говорят, часть народа таки рванула на своих машинах через лес. И говорят, они отгребли самые большие дозы, поскольку проехались по самым грязным местам. Не знаю, но верю. Лес-то реально порыжел вокруг станции.
Вечером таблетки разносили по квартирам. Но к тому времени народ сообразил наглотаться обыкновенного йода с молоком.
А рано утром 27 апреля объявили эвакуацию. Разумеется временную. Но для полного ступора хватило и "временной". Эвакуация это что-то из фильмов про войну. Куда нас повезут? Насколько? Где мы будем жить? А как же работа? А как детей грудных везти? Домашних животных брать или нет? Что из вещей брать? Денег сколько? Документы? Еду какую?...Катастрофа на самом деле.
Во двор нас выгнали к 12-и. Не знаю зачем так рано. Потом еще два часа все мялись во дворе. Расспрашивали дядьку милиционера куда едем и насколько. Куда он не знал, но пообещал, что вернёмся через три дня. Вот и знаю, что не мог он ничего другого сказать, а всё равно обидно…
Наконец и к нам автобус завернул. То есть два или три даже, не помню. Погрузились и поехали. Когда мы влились в общую автоколонну, народ как пришибло… Бесконечная, чудовищная колбаса… Припять это почти 50 тысяч человек – больше тысячи автобусов. Как-то вдруг почувствовалось, что если пригнали за 36 часов БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ автобусов, то всё серьёзно.
Кстати сейчас только понимаю, что эвакуация Припяти это был логистический подвиг. Я не знаю когда было принято решение вывозить людей, но на организацию вывоза и расселения (!) 48 тысяч было чуть больше суток. Это уму непостижимо, если вдуматься.
Ехали тоже муторно и долго. Останавливались где-то в полях, снова ехали. Постепенно автоколонна рассасывалась по сёлам. Наши несколько автобусов остановились в селе "Яблонька". (Кстати глянула по карте. Аж Ровненская область!) Вечер, темнеет. Вышли помятые припятчане, вышли пришибленные местные. Вышел председатель. Расселение выглядело так: председатель тыкал в семью местных и объявлял кого они забираю к себе. Тыкнутые/объявленные расходились по домам.
Честно говоря, наверно в наше время такое не возможно. Нет, вы представьте, то вас вызывают во двор, пусть даже с милицией и горисполкомом в полном составе и объявляют, что вы должны поселить у себя каких-то людей, вывезенных из заражённой зоны, причём бесплатно и неизвестно на сколько. Сейчас бы народ скрутил законную конституционную фигу в такой ситуации. А сельчане нас приняли и слова против не сказали. Расспрашивали и сочувствовали.
Нас забрала к себе семья хорошая, но уставшая и замученная какими-то своими проблемами. Накормили ужином, уложили спать. Спасибо им.
А утром мама приняла решение добираться к бабушке с дедушкой в Черкасскую область. Мы ещё верили, что через три дня сможем вернуться, но сидеть три дня на шее у замученной семьи не хотелось. Позавтракали, попрощались и потопали к трассе. Собственно, припятских топала целая колонна, уезжали все, кому было куда.
На перекрёстке просёлка с трассой стоял гаишники и тормозил для нас попутки. Просил отвезти на автостанцию. Вряд ли нашему водителю было нужно на автостанцию, но он нас отвёз.
На автостанции естественно была полная неразбериха с автобусами и билетами – большая часть рейсов была отменена, на вокзале свалка. Но нас посадили. И наверно довезли бы бесплатно, если бы у мамы не было денег. Припятчане уже стали всесоюзными погорельцами…
К вечеру добрались до родного села. Бабушка плакала и у деда глаза были красные. Похоже, они нас уже не надеялись увидеть живыми. Было кстати отчего. Официальных сообщений – никаких. Связи с Припятью нет. Город закрыт. А слухи ходят примерно такие: ЧАЭС взорвалась, слой пепла 20 см, живых не осталось. Вот что им было думать трое суток?..
А ещё через день прилетел папа. Он страху тоже натерпелся, но меньше. Головная контора "Гидроэлектромонтажа" находилась в Питере – там ему объяснили что к чему, отпустили в срочный отпуск, а куда ехать он сам догадался. Папа немедленно сунул нас в машину и отвёз в черкасскую областную больницу.
Больница оказалась забита припятскими – всех принимали укладывали в стационар, хотя совершенно не представляли, что с нами делать. Для начала отвели в подвал. К дозиметристу. Видимо его прислали откуда-то срочно. Обмеряли нас дозиметром. И даже неохотно сообщили результаты. В разных местах от 50 до 600 микрорентген. Но на вопрос " а норма сколько?" честно ответили, что понятия не имеют.
По поводу дозы, сразу скажу – даже сейчас определить много это или мало не могу. Во-первых, это тогда дозы мерили рентгенами, ну БЭРами ещё. А сейчас глянула – греи, зиверты какие-то... Но вот из Вики выяснила, что в среднем эвакуированные получили по 0,33 зиветра, а отсюда узнала, что 0,33 это средняя доза. И вот ещё цитата. "Выдающийся шведский радиобиолог Р.М.Зиверт еще в 1950 г. пришел к заключению, что для действия радиации на живые организмы нет порогового уровня. Пороговый уровень - это такой, ниже которого не обнаруживается поражения у каждого облученного организма. При облучении в меньших дозах эффект будет стохастическим (случайным), т. е. определенные изменения среди группы облученных обязательно возникнут, но у кого именно - заранее неизвестно. " То есть сколько мы получили неизвестно и как нам это аукнется – тоже.
В больнице нас продержали две недели. Развлекали ежедневным мытьём по полтора часа, ежедневными анализами и горстями витаминов. Через неделю народ взвыл и затребовал свою одежду и немедленную выписку. (Одежду отобрали в первый же день – выдали больничные пижамы и халаты.) На что народу объявили – мол, мы бы и рады, но одежды нет. Её отправили на дезактивацию и когда вернут не известно. Народ приуныл, но в халате и тапочках из больницы не выпишешься.
А ещё через неделю пришли деньги на новую одежду. Не знаю как это технически и бухгалтерски делалось, но с нас сняли мерку и через день привезли новую одежду. Не помню, что досталось маме, а нам с Диной два платья. Оба на три размера больше чем нужно. В результате моё платье надели на Дину, а меня завернули динино и мы отправились в магазин, даже не заезжая домой. Купили мне нормальное приличное платье. А потом заехали в парикмахерскую и срезали мои замечательные длинные волосы – они продолжали фонить даже через две недели ежедневного яростного мытья… [#]
Безо всяких эмчээсов и кужугетычей.
Не могу себе представить, как современный российский, столь прославленный, эмчээс сумел бы сегодня провести эвакуацию и расселение пятидесяти тысяч человек за одни сутки. Ну, разве что пешком и с «расселением» их на картофельном поле в спальных мешках и палатках.
@темы: Россия, ЧАЭС, Мирный атом, История