Авада Нахуй Блять Кедавра!
Воскресное утро в Париже с Михаилом Ходорковским
("La Regle du Jeu", Франция)
inosmi.ru/sngbaltia/20140430/219958596.html
Он не выглядит как человек, которому пришлось пройти через ад. Здоровый цвет кожи. Моложавая походка. Короткая стрижка, джинсы, тяжелые ботинки — он скорее напоминает вернувшегося из похода горца. Я вступаю в разговор.
— Знаете, всем уже давно не дает покоя один вопрос. Когда в декабре Путин отпустил вас на свободу, и вы появились в Берлине, вы вели себя до странного тихо и осторожно. Я сам...
— Да, я читал вашу статью. И охотно отвечу на ваш вопрос. Да, у меня действительно была сделка с Путиным. Но...
Мы с Андре ошарашенно смотрим на него.
— Но она истекает в августе!
Потом он продолжает, глядя на наши окончательно потерянные лица:
«Почему в августе? Потому что тогда ему в любом случае пришлось бы меня освободить. Поэтому обязательство держаться подальше от политики и заниматься детьми действует только на время досрочного освобождения. А потом...»
Его взгляд затуманивается. Я вижу в нем что-то похожее на страх или, по крайней мере, тревогу. Он внезапно начинает говорить, словно сам с собой:
«Этот режим в принципе никогда не вредит детям. Но потом, когда они вырастут...»
Фраза остается незаконченной.
("La Regle du Jeu", Франция)
inosmi.ru/sngbaltia/20140430/219958596.html
Он не выглядит как человек, которому пришлось пройти через ад. Здоровый цвет кожи. Моложавая походка. Короткая стрижка, джинсы, тяжелые ботинки — он скорее напоминает вернувшегося из похода горца. Я вступаю в разговор.
— Знаете, всем уже давно не дает покоя один вопрос. Когда в декабре Путин отпустил вас на свободу, и вы появились в Берлине, вы вели себя до странного тихо и осторожно. Я сам...
— Да, я читал вашу статью. И охотно отвечу на ваш вопрос. Да, у меня действительно была сделка с Путиным. Но...
Мы с Андре ошарашенно смотрим на него.
— Но она истекает в августе!
Потом он продолжает, глядя на наши окончательно потерянные лица:
«Почему в августе? Потому что тогда ему в любом случае пришлось бы меня освободить. Поэтому обязательство держаться подальше от политики и заниматься детьми действует только на время досрочного освобождения. А потом...»
Его взгляд затуманивается. Я вижу в нем что-то похожее на страх или, по крайней мере, тревогу. Он внезапно начинает говорить, словно сам с собой:
«Этот режим в принципе никогда не вредит детям. Но потом, когда они вырастут...»
Фраза остается незаконченной.
Ты ее уже нарушил.
-
-
30.04.2014 в 20:29-
-
30.04.2014 в 20:31кажись и правда, не прошла для него тюрьма даром. все в мозгах помутилось
-
-
30.04.2014 в 23:06-
-
01.05.2014 в 00:45