«Практикующие верующие» – кто они?
Александр Кырлежев о несостоятельности некоторых социологических категорий
Читатель, наверное, уже догадался, что в этой колонке мы пытаемся «разобраться» – в первом приближении – с некоторыми устоявшимися штампами, которые используются в публичном разговоре о религии. Используются, конечно, прежде всего журналистами и публицистами, а не собственно религиоведами. А также и другими гуманитариями, обратившимися к теме религии. В том числе и социологами. И на этот раз мы поговорим о понятии, давно уже перекочевавшем из комментариев, сопровождающих социологические опросы, – в газеты и новостные ленты.
Итак: кто такие «практикующие верующие»?Итак: кто такие «практикующие верующие»?
Из логики и (к сожалению) пафоса многих социологических интерпретаций следует, что это – «настоящие» верующие, то есть такие люди, которые не только исповедуют религиозные верования (причем – максимально полно и, что немаловажно, адекватно), но и активно включены в ритуальную сферу религии (причем – в строгом соответствии с жесткими ритуальными требованиями этой самой религии).
А теперь об интриге и о хитрости (ограничившись ближайшим – российскими православными).
Интрига заключается в том, что, согласно опросам, которые регулярно проводят социологи, «настоящих» православных у нас очень мало – 2-3 (от силы 8-10) процентов. Тогда как, согласно убеждению официальных и неофициальных представителей самой Православной Церкви, – 75-80 (а то даже и больше) процентов всего населения РФ.
В чем же хитрость? – А в том, что светские (по определению) социологи обязательно хотят посчитать именно «практикующих» православных. И для этого используют… суперстрогие церковные критерии православности (как им кажется): твердое знание догматов веры, частое посещение богослужений, регулярное причащение (sic!), почти что непрестанная молитва…
А сама Церковь – говоря словами из пасхального послания Иоанна Златоуста, ежегодно слышимого множеством «всех без разбору» посетителей церквей, – Церковь и намерение целует (то есть приветствует). И все эти 70 процентов респондентов, заявивших себя «православными», числит в своей – хоть бы и «умопостигаемой» – ограде.
Вывод: светские социологи хотят быть «святее папы Римского».
А теперь картинка, что называется, из советского прошлого.
Вот представьте, что нашим нынешним социологам разрешили бы считать «настоящих» православных, скажем, году эдак в 1961-м. И при этом они бы даже не общую выборку делали, а опрашивали только тех самых «церковных бабушек», на которых вся эта РПЦ, собственно, тогда и держалась. А бабушки бы им отвечали: что Троица – это Христос, Божия Матерь и Никола Угодник (не знают основополагающего догмата); что причащаются они только на день Ангела и Великим постом (не соответствует…); что молиться им некогда, а главный их грех – что стирали на Казанскую (ведь в праздник работать грешно)…
И не оказалось бы у этих социологов вообще никаких «практикующих» (то есть «настоящих») православных в СССР – кроме собственно попов да архиереев.
А если перенестись лет эдак… на несколько столетий назад? Вот бы туда, в ту самую «религиозную эпоху», наших социологов – с их вопросами. Во времена, скажем, Геннадия Новгородского (составителя полной славянской Библии), когда была, например, и такая проблема: многие сельские священники – неграмотные и, кроме «Отче наш», ничего не знают… Ведь какой ужас-то: почти все «практикующие верующие» не соответствуют критериям «практикующих верующих»!
Здесь мы опять сталкиваемся с тем пониманием «религии» (христианства), которое утвердилось в Новое время. Во-первых, религиозность все больше «задвигалась» в так называемую интимную сферу жизни индивида. Во-вторых, ей стали предъявлять требования, типологически подобные новой вере в безрелигиозный Разум и в первостепенную значимость деятельной ее реализации: вера должна быть (в этой самой индивидуальной интимности) обязательно очень осознанной, а также последовательно «проводиться в жизнь» верующего.
Отсюда рождается специфическое представление, которое до сих пор сидит в головах многих наших социологов: настоящий верующий – это очень «рационально-осознанный» верующий, но в век всепобеждающего безрелигиозного Разума таких «разумных мракобесов» может быть только очень-очень мало… Потому что рационализм и фидеизм – две вещи несовместные.
Что делать с такими социологами?
Заставить их прослушать, во-первых, курс какого-нибудь грамотного теоретического религиоведения – чтобы они поняли специфику религиозного сознания (в том числе и в диахроническом аспекте); а во-вторых, курс современной социологии религии – чтобы они хотя бы задумались над такими ее концептами, как: believing without belonging (то есть «религиозная вера без принадлежности к религиозной общине и, соответственно, без требуемой практики») и, наоборот, belonging without believing (то есть «принадлежность, по традиции, к религиозной общине без соответствующей веры»).
Иными словами (если заострить): выражение «практикующие верующие» имеет смысл только в качестве технического термина. Как только к нему примешивается некий пафос, оно становится бессмысленным. Потому что любые верующие всегда каким-то образом «практикуют» свою веру. И дело социологов (религии) как раз в том, чтобы выявить и классифицировать все многообразие религиозных практик, обозначить и проанализировать самые разные формы и проявления религиозности, которые, с точки зрения социологии, равно значимы и, так сказать, равно религиозны. А не «указывать» на то, что в нашу эпоху «настоящих» верующих – ну очень мало… [#]
Александр Кырлежев о несостоятельности некоторых социологических категорий
Читатель, наверное, уже догадался, что в этой колонке мы пытаемся «разобраться» – в первом приближении – с некоторыми устоявшимися штампами, которые используются в публичном разговоре о религии. Используются, конечно, прежде всего журналистами и публицистами, а не собственно религиоведами. А также и другими гуманитариями, обратившимися к теме религии. В том числе и социологами. И на этот раз мы поговорим о понятии, давно уже перекочевавшем из комментариев, сопровождающих социологические опросы, – в газеты и новостные ленты.
Итак: кто такие «практикующие верующие»?Итак: кто такие «практикующие верующие»?
Из логики и (к сожалению) пафоса многих социологических интерпретаций следует, что это – «настоящие» верующие, то есть такие люди, которые не только исповедуют религиозные верования (причем – максимально полно и, что немаловажно, адекватно), но и активно включены в ритуальную сферу религии (причем – в строгом соответствии с жесткими ритуальными требованиями этой самой религии).
А теперь об интриге и о хитрости (ограничившись ближайшим – российскими православными).
Интрига заключается в том, что, согласно опросам, которые регулярно проводят социологи, «настоящих» православных у нас очень мало – 2-3 (от силы 8-10) процентов. Тогда как, согласно убеждению официальных и неофициальных представителей самой Православной Церкви, – 75-80 (а то даже и больше) процентов всего населения РФ.
В чем же хитрость? – А в том, что светские (по определению) социологи обязательно хотят посчитать именно «практикующих» православных. И для этого используют… суперстрогие церковные критерии православности (как им кажется): твердое знание догматов веры, частое посещение богослужений, регулярное причащение (sic!), почти что непрестанная молитва…
А сама Церковь – говоря словами из пасхального послания Иоанна Златоуста, ежегодно слышимого множеством «всех без разбору» посетителей церквей, – Церковь и намерение целует (то есть приветствует). И все эти 70 процентов респондентов, заявивших себя «православными», числит в своей – хоть бы и «умопостигаемой» – ограде.
Вывод: светские социологи хотят быть «святее папы Римского».
А теперь картинка, что называется, из советского прошлого.
Вот представьте, что нашим нынешним социологам разрешили бы считать «настоящих» православных, скажем, году эдак в 1961-м. И при этом они бы даже не общую выборку делали, а опрашивали только тех самых «церковных бабушек», на которых вся эта РПЦ, собственно, тогда и держалась. А бабушки бы им отвечали: что Троица – это Христос, Божия Матерь и Никола Угодник (не знают основополагающего догмата); что причащаются они только на день Ангела и Великим постом (не соответствует…); что молиться им некогда, а главный их грех – что стирали на Казанскую (ведь в праздник работать грешно)…
И не оказалось бы у этих социологов вообще никаких «практикующих» (то есть «настоящих») православных в СССР – кроме собственно попов да архиереев.
А если перенестись лет эдак… на несколько столетий назад? Вот бы туда, в ту самую «религиозную эпоху», наших социологов – с их вопросами. Во времена, скажем, Геннадия Новгородского (составителя полной славянской Библии), когда была, например, и такая проблема: многие сельские священники – неграмотные и, кроме «Отче наш», ничего не знают… Ведь какой ужас-то: почти все «практикующие верующие» не соответствуют критериям «практикующих верующих»!
Здесь мы опять сталкиваемся с тем пониманием «религии» (христианства), которое утвердилось в Новое время. Во-первых, религиозность все больше «задвигалась» в так называемую интимную сферу жизни индивида. Во-вторых, ей стали предъявлять требования, типологически подобные новой вере в безрелигиозный Разум и в первостепенную значимость деятельной ее реализации: вера должна быть (в этой самой индивидуальной интимности) обязательно очень осознанной, а также последовательно «проводиться в жизнь» верующего.
Отсюда рождается специфическое представление, которое до сих пор сидит в головах многих наших социологов: настоящий верующий – это очень «рационально-осознанный» верующий, но в век всепобеждающего безрелигиозного Разума таких «разумных мракобесов» может быть только очень-очень мало… Потому что рационализм и фидеизм – две вещи несовместные.
Что делать с такими социологами?
Заставить их прослушать, во-первых, курс какого-нибудь грамотного теоретического религиоведения – чтобы они поняли специфику религиозного сознания (в том числе и в диахроническом аспекте); а во-вторых, курс современной социологии религии – чтобы они хотя бы задумались над такими ее концептами, как: believing without belonging (то есть «религиозная вера без принадлежности к религиозной общине и, соответственно, без требуемой практики») и, наоборот, belonging without believing (то есть «принадлежность, по традиции, к религиозной общине без соответствующей веры»).
Иными словами (если заострить): выражение «практикующие верующие» имеет смысл только в качестве технического термина. Как только к нему примешивается некий пафос, оно становится бессмысленным. Потому что любые верующие всегда каким-то образом «практикуют» свою веру. И дело социологов (религии) как раз в том, чтобы выявить и классифицировать все многообразие религиозных практик, обозначить и проанализировать самые разные формы и проявления религиозности, которые, с точки зрения социологии, равно значимы и, так сказать, равно религиозны. А не «указывать» на то, что в нашу эпоху «настоящих» верующих – ну очень мало… [#]