Путин, как его ученик и наследник (во многих смыслах) тоже, разумеется, не мог пропустить такую знаменательную дату и высказался о юбиляре так:
Я уже много раз говорил, хочу повторить: Анатолий Александрович Собчак был, во-первых, большим патриотом нашей страны, и он был очень прогрессивным человеком, очень порядочным и честным, открытым. Это, может быть, плюс, а может, в чём-то и минус был, но он в традиционном смысле слова не был политиком – у него не было полутонов, он всегда был прям и конкретен. Это как политику ему даже немного мешало, но как человек, как личность – он был выдающимся человеком, неординарной личностью. Такие люди всегда нужны стране [#].
Большой патриотом, оказывается, он был. Патриотом какой-то их с Путиным общей страны. Интересно, какой? Ведь патриотом России он точно не был.
Солидарен с Путиным и М.С. Горбачев, тоже, видимо, засланец из общей с Путиным и Собчаком страны:
Собчак пережил ту же драму, которую пережили многие демократы. Он относился к демократической волне, сыгравшей положительную роль, но потом они оказались обманутыми, выброшенными. Он стремился достойно возглавить Ленинград, защищал проекты, но не всегда у него получалось. Но это связано с системой, функционирующей у нас. Мне кажется, она его и вытолкнула. Время его депутатства, по-моему, звездный час Собчака. Особенно запомнились его гражданское мужество, колоссальное чувство ответственности при разрешении ситуации, последствий и всего происшедшего в Тбилиси. Он тогда возглавлял комиссию Верховного Совета СССР.
А вот, например, как ярко рассказывает об этом самом «звездном часе» Собчака Борис Ильич Олейник, тоже в свое время нардеп:
...Итак, собрался Съезд народных депутатов, впервые - как это назойливо подчеркивалось - "избранных демократически".
Интересное это было и глубоко поучительное действо! И зрелище.
Несколько дней я как писатель буквально утопал в роскоши познания, изучая лица, повадки, систему жестов, игру эмоций, амбиций, наигранных истерик, заранее подготовленных экспромтов, демонстрацию "смелости" мыслей, своеобразный викторианский речевой стиль, граничащий с полублатным арго; навязчивую пренебрежительность в одежде - вплоть до маек с визиткой "Мальборо"; раскованность в общении с президиумом и даже с Самим, переходящую в рискованную фамильярность: иные депутаты, переваливаясь через стол президиума - разрезом пиджака к залу, для равновесия игриво отбрасывали ногу.
Упаси бог, сие не касается большинства нормальных депутатов, которые опасливо посматривали на упомянутое выше агрессивное меньшинство. Эти (заимствую из излюбленного блока радикалов - "эта страна"), так вот эти с первых минут работы съезда сразу же определились в ловко сбитую стайку. Чувствовалось, что они заранее прошли соответствующий тренинг: сразу же оккупировали трибуну и микрофоны и, пользуясь неопытностью большинства, "повели" съезд.
...Не знаю почему, но первым мое внимание привлек Анатолий Собчак. Броский, в элегантно сшитом костюме, выше среднего роста, без излишних "соцнакоплений", он чувствовал себя хозяином положения. Аттестованный как "известнейший юрист", он перманентно маячил у микрофонов, подправляя и регламент, и самого Председателя, не говоря уже о коллегах, по адресу которых отпускал колкие реплики.
Острый на слово, с хорошей реакцией, с иронической улыбкой, еле скрывающей пренебрежительное высокомерие к сирым, он поначалу многих буквально очаровал.
Мне всегда импонировала - и в друзьях, и в противниках - этакая раскованность и, простите, подкупающая нахрапистость, когда и знаешь, что человек врет в глаза, но настолько искренне, с такой веселой самоуверенностью, что вызывает... симпатию.
Думаю, не открою особых "творческих секретов", когда скажу, что в писательском арсенале заложены своеобразные "кассеты" со стереотипами определенных, хорошо изученных им типажей. И если в поле внимания оказывается новая, незаурядная личность, он подсознательно подыскивает из своего запасника схожий с "новобранцем" по психоантропным характеристикам тип, по которому, уже изученному, пытается предугадать или рассчитать, что можно ожидать и от новенького.
Наблюдая за Анатолием Собчаком, я все больше натыкался в своем запаснике на известный образец, который с легкой руки моего гениального земляка триумфально шествует по всему миру.
Вот он в очередной раз, юрко обходя коллег, решительно продвигается к микрофону. Следует очередная филиппика - то ли по адресу выступившего перед ним, то ли по поводу президиума. Учинив эскападу, он так же уверенно возвращается на свое место, лукаво подмигивая себе: а ну, мол, как ты, дорогой коллега, будешь отмываться?
Анатолий Александрович абсолютно невозмутим, когда его, тут же, "на миру", уличают в передергивании фактов, неточностях, а то и в прямом вранье. Похохотав вдоволь, разведя руками - мол, что поделаешь, бывает, он с такой же невозмутимостью готовится к очередному броску на микрофон. Поражают его глаза на миловидном лице: трудно уловимые, поскольку смотрят... врозь.
Да, он отталкивает и одновременно чем-то привлекает, как и бессмертный Хлестаков. Но гоголевский герой симпатичен тем, что, отчаянно привирая, подсмеивается над властями предержащими. То есть его грешки искупаются грехами городничего и иже с ним, на которых Хлестаков честно играет.
Другое дело - Анатолий Александрович. В отличие от своего визави, он сам принадлежит к властям предержащим. Избранник и доверенное лицо народа. И если уж он "темнит", то объегоривает не власть, ибо сам - власть, а - простите за пафос - народ, избравший его. То есть сам народ оказывается в роли как бы его сообщника по обману... народа.
Какую опасность таят в себе подобные особи, свидетельствуют посттбилисские события. Ведь именно Собчак, возглавлявший комиссию по расследованию трагедии, обвинил во всем армию, обелив боевиков Гамсахурдиа как белокрылых ангелов. Именно тогда господин Собчак открыл дорогу режиму, который принес грузинскому народу страдания и человеческие жертвы, многократно превышающие тбилисский инцидент [#].
Интересное это было и глубоко поучительное действо! И зрелище.
Несколько дней я как писатель буквально утопал в роскоши познания, изучая лица, повадки, систему жестов, игру эмоций, амбиций, наигранных истерик, заранее подготовленных экспромтов, демонстрацию "смелости" мыслей, своеобразный викторианский речевой стиль, граничащий с полублатным арго; навязчивую пренебрежительность в одежде - вплоть до маек с визиткой "Мальборо"; раскованность в общении с президиумом и даже с Самим, переходящую в рискованную фамильярность: иные депутаты, переваливаясь через стол президиума - разрезом пиджака к залу, для равновесия игриво отбрасывали ногу.
Упаси бог, сие не касается большинства нормальных депутатов, которые опасливо посматривали на упомянутое выше агрессивное меньшинство. Эти (заимствую из излюбленного блока радикалов - "эта страна"), так вот эти с первых минут работы съезда сразу же определились в ловко сбитую стайку. Чувствовалось, что они заранее прошли соответствующий тренинг: сразу же оккупировали трибуну и микрофоны и, пользуясь неопытностью большинства, "повели" съезд.
...Не знаю почему, но первым мое внимание привлек Анатолий Собчак. Броский, в элегантно сшитом костюме, выше среднего роста, без излишних "соцнакоплений", он чувствовал себя хозяином положения. Аттестованный как "известнейший юрист", он перманентно маячил у микрофонов, подправляя и регламент, и самого Председателя, не говоря уже о коллегах, по адресу которых отпускал колкие реплики.
Острый на слово, с хорошей реакцией, с иронической улыбкой, еле скрывающей пренебрежительное высокомерие к сирым, он поначалу многих буквально очаровал.
Мне всегда импонировала - и в друзьях, и в противниках - этакая раскованность и, простите, подкупающая нахрапистость, когда и знаешь, что человек врет в глаза, но настолько искренне, с такой веселой самоуверенностью, что вызывает... симпатию.
Думаю, не открою особых "творческих секретов", когда скажу, что в писательском арсенале заложены своеобразные "кассеты" со стереотипами определенных, хорошо изученных им типажей. И если в поле внимания оказывается новая, незаурядная личность, он подсознательно подыскивает из своего запасника схожий с "новобранцем" по психоантропным характеристикам тип, по которому, уже изученному, пытается предугадать или рассчитать, что можно ожидать и от новенького.
Наблюдая за Анатолием Собчаком, я все больше натыкался в своем запаснике на известный образец, который с легкой руки моего гениального земляка триумфально шествует по всему миру.
Вот он в очередной раз, юрко обходя коллег, решительно продвигается к микрофону. Следует очередная филиппика - то ли по адресу выступившего перед ним, то ли по поводу президиума. Учинив эскападу, он так же уверенно возвращается на свое место, лукаво подмигивая себе: а ну, мол, как ты, дорогой коллега, будешь отмываться?
Анатолий Александрович абсолютно невозмутим, когда его, тут же, "на миру", уличают в передергивании фактов, неточностях, а то и в прямом вранье. Похохотав вдоволь, разведя руками - мол, что поделаешь, бывает, он с такой же невозмутимостью готовится к очередному броску на микрофон. Поражают его глаза на миловидном лице: трудно уловимые, поскольку смотрят... врозь.
Да, он отталкивает и одновременно чем-то привлекает, как и бессмертный Хлестаков. Но гоголевский герой симпатичен тем, что, отчаянно привирая, подсмеивается над властями предержащими. То есть его грешки искупаются грехами городничего и иже с ним, на которых Хлестаков честно играет.
Другое дело - Анатолий Александрович. В отличие от своего визави, он сам принадлежит к властям предержащим. Избранник и доверенное лицо народа. И если уж он "темнит", то объегоривает не власть, ибо сам - власть, а - простите за пафос - народ, избравший его. То есть сам народ оказывается в роли как бы его сообщника по обману... народа.
Какую опасность таят в себе подобные особи, свидетельствуют посттбилисские события. Ведь именно Собчак, возглавлявший комиссию по расследованию трагедии, обвинил во всем армию, обелив боевиков Гамсахурдиа как белокрылых ангелов. Именно тогда господин Собчак открыл дорогу режиму, который принес грузинскому народу страдания и человеческие жертвы, многократно превышающие тбилисский инцидент [#].
На закуску – обстоятельный рассказ Е.К. Лигачева о самом «мужественном поступке» Собчака – о его председательстве в комитете по «тбилисскому делу».